И первый вызов твой здесь станет не последним.

Задание как оказалось свыше, дало мне силу вновь познать всю человеческую конституцию сполна. Как от природы душ, кончая всей планетой целиком, не наблюдая более с небес украдкой. Начать, пожалуй, стоило с отсутствия материального - души. Субстанция, скажу я Вам, достаточно сильнейшая по силе здесь своей, но хрупкая подобно самому тончайшему стеклу. Коснёшься, где не так и всё, рассыплется и растворится словно не было её вовек. Сосуд, в котором теплилась обрывочная сущность драгоценнейшей породы, к слову, разорван был на мелкие клочки. Да так, что сил пришлось прикладывать не мало, весь вид вернув без изменений. Вопросы задавать я не любил с создания меня Всевышним. Сложилось так, что иерархия на небесах была такая: главнокомандующий отдаёт приказы, а мы - солдаты сильные без права на допросы, летим сие реализовывать. Так вот. Поручено мне было праведника вызволить из Ада, естественно, всем гарнизоном я умело управляя, смог осадить с трудом, но Ад. И вызволить того, кто канул в бездну, кто медленно сходил с ума и разлагался в гиене огненной, распятый тысячами раскалённых пут. Мне было всё равно, зачем он прыгнул рьяно в пасть прислуге адской - псам. Как было всё-таки бесцветно, что чувствует создание божье, сломившись тягостью грехов и оказавшись здесь - на самом дне. Кричал он, кстати, как мне слышалось довольно долго, произнося то имя брата, то в забытье едва ли не роняя страха хрип. Меня создали Ангелом Господним. Мечом его карающим и дланью, указывающий верный путь. Естественно, любым орудием на небесах возволено править, ведь без должного контроля и мудрости, мы просто бесполезные машины, которые самостоятельно не смогут поддерживать всю ту гармонию мира, которая была ведь до поры. Мной правили и я был должен: найти, спасти, оживить, направить. Других вопросов, впрочем, в естестве моём не возникало. Раз надо, значит, надо. И выдвинулся в путь. Я за плечо его схватился цепко, мгновенно выжигая пятерню и вырвал прочь из бездны, вновь к жизни воскресив. На сим задание моё окончено вновь не было, как и на небо меня явно возвращать никто так просто намерен не был. Исцеление праведника, толчок к жизни и восстановление его души, было процессом долгим, энергозатратным и не финальным. Предстояло вмешаться в ход событий, что по мнению глав небесных шёл в разрез с их планами, в которые я опять же посвящён не был. Знал только, что так надо и не задавал лишних вопросов. Потому что абсолютно ни к чему. Ведь... Страшно подумать, каково же это на самом деле - жить миллиарды лет, с самого сотворения Отцом Земли и человеческого рода, быть свидетелем таких известных историй, как убийства Каином Авеля, Всемирный потоп или Вавилонское столпотворение, а после просто взять и оказаться на земле, привязанный к человеку, чьё имя пророчит большие изменения в будущем. Для человека, что создан Отцом с эмоциями и чувствами, возвращение с того света - это действительно, наверное, страшно. Люди ведь боятся смерти, хотя, по сути, смерть является концом всех мучений и финалом пройденного жизненного пути как субъект смертный и переход в новую, вечную жизнь в одной из нескольких фракций: Ад, Рай, Чистилище. Я же, созданный ангелом, - воином, многомерной волной божественного замысла, что не имеет ни чувств, ни эмоций, точнее не должен их иметь, - не особо боялся того, что будет дальше, когда моё задание подойдёт к концу и я больше не буду нужен своему начальнику. Не факт, что меня не захотят ликвидировать или отправить куда-нибудь ещё, всё это не имело особого смысла, пока была новая цель, выполнение которой предстояло долгим и кропотливым. И, естественно, предстоял разговор с тем, кого я совсем недавно вытащил из пучины нескончаемой боли, отчаяния и одиночества. Именно одиночества, потому что Дину Винчестеру так и было, я эмпатически догадывался о подобных эмоциях, источаемых из разорванной, измученной и почти добитой души. У Дина Винчестера было нескончаемое количество вопросов, которые роились в его потревоженной голове каждую секунду, дробя его сознание на мельчайшие осколки, сотканные целиком и полностью из кровавых воспоминаний того времени, что он провёл в Аду, терзаясь. Мне же как существу неприступному, постоянно не понимающему чего-то человеческого это было чуждо. Хотя отдалённо и почти интуитивно я разгадывал мотивы человеческого создания: ему было интересно как он вернулся с того света на этот и кто же таинственный, полный загадок незнакомец, спаливший дотла глаза медиума Памелы, к слову, лучшего в штате.
А я ведь предупреждал её, пытался оградить от настойчивого стремления докопаться до той истины, что будет ей не под силу узреть в истинном облике своём. Но она была слишком неприступна, слишком напориста и я не чувствую сожаления о случившемся. Возможно, спасённому стоило сразу отправиться в этот самый ангар, начертить все имеющиеся в арсенале знаний охотников символы призыва, а не использовать такую же смертную в качестве щита прикрытия. Я издаю едва слышный выдох своим сосудом каждый раз, как только пересекаю границы времени и пространства, притягиваясь словно магнитом к тому самому яркому, пульсирующему месту призыва. Оно граничит в моём восприятии красной отметкой, издающий самый громкий, почти истошный вопль о том, чтобы к призывающему пришли, раскрыли себя, показали в полной мере. В округе с моим появлением образуется густой, пружинистый ветер, срывающий старую черепицу крыши временного убежища спасённого. Та со скрипом отлетает, делясь на множество мелких ошмётков и уносится прочь, подхваченная разбушевавшейся природной стихией. Привычно складываю крылья за спиной, как только ноги весселя вновь обретают устойчивость. И двигаюсь уверенно вперёд. Мне всё равно, кто будет ждать меня ещё в ангаре. Я шёл по зову воскрешённого и двери, закрытые намертво срываются под силой ауры моей, распахиваясь с громким хрустом. В моём присутствии свою волну фейерверков, устраивают лампочки здесь как всегда. Ко спецэффектам данного порядка давно привык я за миллионы лет своего существования. Мне всё равно на ветра свист в ушах, на мятый плащ, подол чей развивается от сквозных продувов, на вспышки света, кажется, с небес разверзнувшихся громом. Глаза направлены на цель и я иду к ней, ведь...
— Призыв услышан должен быть, — ловушку демоническую на входе переступаю я без всяческих препятствий. Сосуд тревожат пули, пускающиеся почти моментом следом в путь.
— И вот я здесь. — чувствую всё недовольство праведника Джимми, но тот успешно помнит лишь о том, что всем воздастся по заслугам и эти трудности - всё временно, и исцеляется по звуку пальцев на щелчке. Два шага, я стою почти напротив Дина. Мне интересна эта прыткая волна эмоций, доселе не знакомых, не изученных. Человек боится, человек рвётся в бой, и что-то внутри меня вопрошает с таким же любопытством: «Отец всегда прославлен чувством юмора ведь был. У смертных принято встречать кинжалом и обрезом?» Склоняю на бок голову, и губы весселя кривятся в странной, надломленной тончайшей нитью скептицизма. Я не умею улыбаться, и чувств тупое бремя я не нёс. Мне просто интересно. И это ощущение засело в лазурите глаз свинцом стального безразличия. Сколько ещё должно просвистеть пуль прежде, чем смертный поймёт, что всё это пустая трата времени. Я выполняю лишь приказы свыше. Мне было сказано следить за вытащенным праведником с Ада, вести его туда, где высшая, благая весть. Мне нужно просто перехватывать летящие в меня кулачные зацепы и не сводить глаза с объекта гневающегося на меня. Занятно: люди страх свой прикрывают злостью. Так проще чувствовать себя уверенным? Способным? Я миллионы лет существовал в пространстве, времени, но оказаться вновь здесь по заданию... И с новым обликом для меня как возрождение. Охотник не перестаёт пытаться, а я тем временем угадывая следующий шаг, интересуюсь параллельно множественной литературой, оставленной здесь рядом возле символов. Наверное, мне нужно просто подождать. С людьми себя вести иначе не умею, но если усыплю его сейчас, то зря потрачу время. В отключке мало, что поведает мне праведник, а значит... Стоит запастись терпением. Во благо Господа. Ведь это его замысел великий. И подождать - благая цель. Патронов, к слову, остаётся мало, и я считаю мыслей рваных бег в чужой здесь голове.

Что в имени тебе моём?

Дин Винчестер хмурится и прячет клинок демонов за своей спиной, как только последний патрон пущенный в мою сторону, смешно дырявит плащ и задевает лишь мой вессель, а в воздух стремительно врастает металлический запах крови. Наверное, не будь меня в сосуде этом, то праведнику было бы несдобровать. И почему наверное? Сомнения здесь нет. Люди устроены Отцом моим лишь так, что хрупкие они. Причём, сие определение относится не столь к вопросам веры, а сколь к физической способности прожить, не выжить. Болезни со времен чумы и лихорадки, относятся не только ведь к телесному недугу. Здесь есть ещё смятение рассудка, безумие и белая палата с лечащим врачом. Создания Отца недолговечны, способны прямиком скатиться в Ад. Как этот Дин, который вроде бы украдкой, но вижу я, пытается напасть. И не препятствую. Зачем? Охотник хочет пар свой страха выпустить, прикрывшись силой всех возможных средств. Смиренен я и чувствую лишь только, как кожа ходуном и связки рвутся под напором рукоятки, врезаясь в без того потрёпанный сосуд. Я ничего не ощущаю и это просто. Мой разум в холоде, я знаю свою цель и миссию, которая в разгаре. Да только вот охотник время тратит лишь в пустую, с лица земли меня пытаясь вновь стереть. В моём сознании лишь дёргается паника хозяина оболочки. Он тоже человек ведь был и не привык ловить грудиной десятки пуль и острие ножа. Мне любопытно и голова склоняется чуть на бок, когда рука Винчестера дрожит и отпускает пущенное вход последнее оружие своё, застрявшее во мне занозой острой, которую мне нужно удалить как только смертный всё поймёт сполна. То не приносит мне вреда. Лишь некий дискомфорт, что лучше мне убрать из оболочки вовсе, а то мешает это дребезжание сосредоточиться на встрече этой роковой. Рука ложится мягко на орудие и быстро извлекает с тканей повреждённых всё то, что у охотников грозой зовётся... В борьбе с созданиями Ада, но как по-мне смешно всё это, ведь силы изначально неравны. Тот падает и звон разносится вновь гулкий. Я слышу сердца дикий вой напротив - боится. Пятится назад и округляются глаза да так, что белизну двух яблок чётко рассмотреть могу лишь наблюдая. А губы Джимми складываются в какое-то подобие улыбки, что больше на оскал похоже: ведь проиграл в неравной схватке человек и чувство превосходства на мгновение мне застилает разум. Задание простое как по мне лишь с одной здесь стороны: спасти охотника от вечного гниения в аду, но сложное вдвойне: необходимо мне его вести по следу наказуемому свыше туда, где все здесь обрекут покой и умиротворение. Но как, когда не верит он в существование таких как я, ему всё доказать? Лишь делом. Поэтому оставшись целым и сравнительно здесь невредимым, я делаю ещё один к нему шажок. Чтобы отвлечься вновь на книгу, исписанную вдоль и поперёк заклятиями призыва разных существ. И подождать ещё чуть-чуть, пока мужчина исчерпает все попытки довести охоту до конца и разум свой включить, заговорив. На удивление мне долго ожидать здесь не приходится, перстом отправил в сон второго здесь мужчину, что хочет в ход пустить мачете. Дин бросает свои нелепые попытки атаковать меня и задаёт свой первый вопрос, как только в ангаре стихают все звуки выстрелов и тяжелого, напуганного его дыхания, а пожилой человек в потёртой кепке оседает на пол без сознания.
— Я - Кастиэль, — держать мне оборону нету больше смысла и продолжаю ждать, нутром всё чувствуя, что имя моё ему здесь ни о чём не говорит. Пожалуй, у людей действительно так принято, сначала в ход пускать всё то, что может их самих убить, а только после этого вести беседу. И в тоне дребезжащем, я слышу лёгкое разочарование: Дин Винчестер проиграл и ему жаль. Наверное, всё просто потому, что перестал он удивляться существам таким как мы - новым, неизведанным, сильным. И перестал бояться окончательно, безосновательно, и просто слабо так умереть. Во взгляде болотно-зелёных глаз напротив не читается ничего, что может быть связано с робостью, смирением, испугом. Есть упрямая решительность даже тогда, когда он показал все козыри свои. Человеческому существу просто интересно, кто перед ним и я скрывать сие не стану. Мне тоже интересно задание с Небес своё. Оно полно загадок, тайн, открытий. Я в первый раз лицом к лицу с тем, кого мне довелось из Ада на своих руках поднять, сокрыв огромными крылами от черни демонских истоков.
— Ангел Божий, — мне пояснять такое не в первой, пожалуй. Исход реакций многих порой не предугадать. Кричали все, крестились тоже, к слову, набожные люди, но так скептически не веруя смотрел здесь мало кто... Я хмурюсь чуть почти ведь неосознанно, от книги оторвавшись наконец. Мне установка ясная дана была с небес: найти, спасти, приглядывать за ним. По сути, на вопросы поступившие, я отвечаю лишь желаниям своим веля. Ведь не обязан я пред человеком распинаться, и карты все свои послушно раскрывать. Но есть во взгляде этом недоверчивом напротив, что исподлобья вынуждает говорить, такое новое, живое, разгорающееся, что вновь ответный интерес цепляет у меня. Закончилось оружие бойца, ему колено впору преклонять пред победителем, а он чуть спину горбит, плечи вместе и ждёт ещё подвоха от меня. Все лампочки подчас мигать и лопаться вдруг перестали, а ветра ураган сошёл на нет. Лишь дверь в ангар по моему веленью наглухо закрылась, я наконец-то уловил внимание сполна. Атака кончилась. И кулаками больше здесь не машут. Так к делу почему не приступить бы? Охотник обескуражен и настроен мне знакомо: не верит абсолютно. И даже после того, как разрядил в меня обойму всю, ему хватает наглости смотреть вот так: не веруя, насмехаясь, и шокировано. Впервые, пожалуй, за долгое время его действия обрели противодействие. Цель не уничтожена. Цель я. Пришёл к нему по зову и теперь мне стоит руки вновь в карманы плаща убрать. Через человеческое тело мир воспринимался иначе, одновременно ярче и глуше, к этому мне пока ещё проблематично привыкнуть; сейчас разница между ангельским и людским вихрится одуряюще, управляться с оболочкой трудно, поэтому так скован я и прям как стержень, готовый к отражению любых атак сейчас. Как и с людьми общаться – мне неизведанно. Поэтому я выжидающе смотрю на человека. Ведь снова ход его.

Все эти и многие другие вопросы встают перед человеком,
и на них необходимо ответить для того, чтобы каждый смог искренне и воодушевленно сказать: «Верую!»

— Твой друг жив, — смотря на человека пред собой, что вопреки всему не понимал меня, противореча самому себе, я безмолвно задавался раз за разом лишь одним вопросом: почему Отец не дал веру всем? Почему одни смертные верят в его существование, а другие нет? На деле праведник как я и Джимми Новак, в которого пришлось вселиться мне с согласия, вопросом должным задаваться не обязаны. «...Непостижимы суды Его и неисследимы пути его.» Никому неизведанны пути избрания Господом, как и не стоит искать мудрости в том, почему один верует, а другой нет. Нужно быть просто уверенным в том, что Отец априори не мог нарушить хрупкую справедливость, избрав одних, а не других. Дин Винчестер всё ещё боялся, волновался, сбит столку был, а я всё так же пристально смотрел, немного щурясь. Создания Божьи сами уверовать, однако, не способны. Таким как Дин, которого я вытащил из Ада, великой силы Веры получить лишь можно в качестве даров от Бога. Но так как душу я его схватил и удержал от падения, могу с уверенностью сообщить, что данных подарков Отец, увы, не совершал. Для грешников подобных этому мирскому созданию, выложен один прямой, широкий путь на ложе пекла всех котлов. Дорога в Рай терниста, узка и трудностей полна незримых. Но коли мне пришлось вернуть его на землю, то значит он имеет своё законное, великое предназначение, он значит Богу нужен, а я лишь волю эту смог в реальность воплотить, выслушивая здесь потоки злости, раздраженья. Охотник верит лишь своим глазам, на деле верит без чудес лишь в истину простую, которая порою может быть с клыками, с ушами и хвостом. Он верит в то, что видит лишь, наполненный сосудом до краёв иронией своей. Беззвучно выдыхаю я. Ведь верой так же называется лишь то, что не доказуемо. Верить - значит, признавать без предварительной физической и логической проверки, единственно в силу внутреннего, субъективного непреложного убеждения, которое не нуждается для своего обоснования в доказательствах. Верует лишь тот, кто боится той же смерти, конца концов, финала своей жизни. Ведь набожные люди знают, что после их кончины будет суд. Решится ведь вопрос о том, где будет вечно жить душа: в раю, аду за все деяния свои. Стоящий предо мною воин человеческий, давно утратил страха к смерти. Ему пришлось пройти всё то, что никому не пожелаешь. От этого в глазах зелёных и напротив, читаю я в душе его усмешку. Меня поставил вровень с нечистью, которую уже не раз он истреблял. Считает он меня, наверное, отродьем грязным, демоном постыжным. Иль кем-нибудь похуже? Немного в бок склоняю голову сосуда, оценивая ситуацию сполна: закончился кулачный мах руками, и больше не звенят патроны из обреза. Утихло всё внутри и вновь он уточняет, кто я, лишь вызывая на лице телесной оболочки некое подобие ухмылки. Мне трудно управлять созданием Творца умело - эмоции, что люди обрисовывают слезами, смехом и улыбками мне не знакомы, а от того проблемы в исполнении своём. От этого тревожится сосуд, а мир мой разделяется строгими рамками дозволенного, установками приписанными свыше. Уйти теперь я просто так не в силах. Меня призвали за ответами - их дам теперь сполна. Нужно было поговорить с праведником. Наедине.
— В этом вся беда, Дин... — смотрю чуть исподлобья, не переставая следить за мыслями его.
— Тебе не хватает веры. — проблема стала очевидной и решаемой автоматически. Здесь человек и грешник он, каким бы для себя его я не считал другим: особенным, необходимым Небесам для миссии исконно важной. Он тот, кто душу свою продал, запутавшись, сойдя с дороги верной, чистой. Господь избрал людей творениями своими лишь для того, чтобы уверовали те. Однако, многие сошли с пути спасения. И хоть Отец предвидеть это смог, дал грешникам возможность научиться веровать. Ведь в этом их спасение могло бы быть. «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар...» Духовный мир того, кто предо мною скептицизмом был пропитан вдоль и поперёк, однако, был всего лишь беден, ограничен. Охотником Винчестер стал не просто так. Судьба такая, Бог так повелел. И чтоб уверовать в его полнейшем случае, необходимо было демонстрировать. За просто так творение Отца в таких как мы не верит. Ему ещё далёкий путь здесь предстоит, чтобы однажды обратиться к Господу с молитвой о помощи прося. Не клинком и кровью. А чистой верой. Как я надеюсь всё ещё лишь в то, что вытащив его из Ада, всё правильно я совершаю. Задание заданием, но лично мне хотелось созерцать, как данный индивид умнее станет. Но... А пока придётся показать ему ещё немного из того, что я умею. Привычную уже доселе тишину здесь, вновь вспышки молний с отзвуками грома нарушают. Становится в ангаре с непривычного светло и позади меня на стену, тень крыльев раскрывающихся падает. Удары грома полосуют небеса, я руки из карманов плаща отпускаю вниз, чуть пальцы растопырив. Привычнее так показывать смертному то, что в настоящем взглядом не охватишь. Крылья мои невидимы для глаза человеческого, их можно лицезреть лишь по моей на то воле. И чёрные, большие тени на стене величественно расправляют сути мощь. Я жду момента важного, когда создание Творца поднимет взгляд и убедится, что я не тот, кого ему уж доводилось убивать. Создание другого я порядка и медленно стихает гром да гаснет лишний свет, как только человеческой природы существо заметит позади меня игру света и тени. Стена становится обычной и кроме множественных символов, начертанных его рукой здесь ранее, вновь больше ничего на ней и нет. Сложив легко крылья за спиной, лишь ветер остаётся рядом с нами и шелест перьев, что утихнет тоже скоро, оставив лишь мой вопросительный здесь взгляд. Смотрю в глаза охотнику и жду. Понять он должен - я просто так сейчас не растворюсь, оставив его с вопросами бесчисленными в голове. Он звал меня не для того, чтобы принять не равный бой. Он познакомиться хотел, узнать. Готов ему я дать ответы все, но Веру вот, пожалуй, просто так не в силах мне поднять со дна его разбитой, потрёпанной души. Он слишком далёк от света Божьей истины. Он для себя сам царь, палач, вершитель. Но что же мне с того? Да ничего. Мой мир и жизнь в нём отличается сполна от человеческой. Поэтому лишь остаётся только ждать, когда охотник вновь продолжит разговор. Я чувствую в его сознании накопившийся интерес. Ведь не достаточно ответов тех, что я уже озвучил. Ведь... «Всё, что ты заметил, верно, пока не опровергнуто тобой.»

Вы можете не верить в ангелов, но ангелы верят в вас.

Потешно было наблюдать, как освещённое лицо охотника напротив, вновь искажается испугом, напряжением и любопытством. Дин лицезреть способен лишь очертание того, что крыльями зовётся. На деле всё это в масштабах не посильных человечеству, огромных до неуклюжести и мощных до гулких, почти пружинистых раскатов грома. Когда подсветка гаснет, позволяя вновь ангару погрузиться в тёплый, едва ли не осязаемый мрак, я вновь склоняю голову чуть в бок, смотря на человека пред собой с особым, выраженным здесь контрастом. Впервые на Земле я с особой миссией от Господа, но здесь стоящее творение его мне не понятно в корне, в той самой установке, которую, ведь как по нам, Отец обязан прописать у них был на подкорке. Вопрос верования встал меж нами плотно, отобразившись на лице моём с вопросом. И я как небожитель отродясь не мог подумать, что это вот слепленное по образу с подобием Его... Уверовать не в силах. Человеку свойственно верить в Высшую Силу, так как эта вера облегчает ему жизнь. Ведь нередко, в проблемах мирской суеты, они, такие вот слабые, немощные, несовершенные, стремительно обращаются к Всевышнему за советом, и часто им становится легче от этого. Тогда во что верит сам Дин, пропитанный от кончиков ушей до пят своим порочным, неприкрытым скептицизмом? В себя? Но каково такое бремя на плечи смертные взвалить? Не давит ли оно ему на душу, терзая днём и ночью напролёт? Молчание продлилось отродясь не долго. Охотник насытившись негласным доказательством того, что ангел я и жить во правду должен на небесах, вопросы задавать отчасти перестал. Сменилась тактика ведения переговоров и я прислушался к сосуду своему: отчасти, Джимми чувствовал меня и благодать мою внутри, а иногда пытался как-то молчаливо подсказки дать, советы и я опускаю взгляд свой вниз, смотрю под ноги, и мне опять же непонятно, что должен значить этот жест? Так люди выражают свою неловкость за содеянное? Иль отведённый взор, возможно, символизирует передышку? Винчестер всё-таки упрямо, но в ангелов поверил. Хотя бы взять его жизненную практику в борьбе со всем, что сверхъестественный порядок носит. Я тот кто с лёгкостью ловушки демонские обошёл, не дрогнув под рукой с клинком и обрезом. Я тот кто схватил его и вытащил из бездны, не дав исчезнуть там навеки вечные. За это получаю долю формулировки слова, что образом таким меняет мыслей суть мою. Каков я ангел если медиум ослепла? Глаза сосуда изучающие микроскопические трещины вокруг вновь поднимаются, а залёгшая морщинка дум на лбу постепенно разглаживается, как только сам ответ находится сполна.
— Я её предупреждал, не надо меня выслеживать. — пред тем как божие дитя, которому даровано умение общаться с потусторонним добралось до сути моего начального, невероятно мощного естества, ослепнув окончательно и бесповоротно, было бережно информировано о том, что сие любопытство ни к чему хорошему не приведёт и стоило бы повернуть назад, но человеческое безверие так же прямолинейно как и упрямость, идущая буквально тараном вперёд, не видя никакие преграды и предостережения перед собой. Ведь знаю я, что сущность бестелесной формы с таким огромнейшим запасом сил, способна уничтожить, выжечь органы зрения дотла, лишив раз и навсегда такой великолепной, продуманной Отцом, способности видеть свет, наслаждаться зеленью травы, синевой небес. Знакомы ангелам ведь всем, насколько создания творца слабы, беспомощны, и ограничены. Однако, спасённый отрок со дна Адовых жаровень всё-таки был уникален в мышлении своём. Поверить, может быть, поверил, но застыдить меня пытался всеми силами как мог, ведя беседу в русло той, что вывела его на имена мои. Иначе я не знаю, как можно трактовать подсказки Джимми, который опустил глаза вместе со мной, неловко наблюдая за настилом здешнего ангара. К чему вопрос подобной формы? Охотник всё ещё не верит? Или открыто подводит меня к тому, что я ничем не хуже адского отребья, что демонами себя зовут уже давно? Вновь я встречаюсь с ним глазами, незаметно для себя сделав шаг вперёд, оторвавшись наконец от той литературы, что взял с собой сей храбрый воин на Земле.
— Мой лик нестерпим для человеческого взора, так же как и голос для Вашего слуха. — губами сухими молвлю истину простую, давая мысли ход и скорость. Дин озадачен ведь не только сейчас, не только в самый миг тот, когда оружие его, имевшее когда-то силу, вдруг стало бесполезным. За ним приглядывал я с самого начала миссии. Когда он выбрался из могилы и выдвинулся в сторону цивилизации, утопая в бесконечном круговороте простых, предельно ясных вопросов о том, кто же способен на такое: вытащить из Ада, восстановить телесную оболочку едва ли не по частицам и по крупицам, вновь дав возможность дышать, наслаждаться молодостью лет. И чувства радости тогда я в нём не ощущал. Лишь горечь паники и страха. Ведь младший брат всё время без него ведь как-то... был? Пришлось немного мне его проверить на заправке, явившись без сосуда своего. Но звук мой и присутствие для Дина лишь губительными стали и чтобы не лишить его вновь слуха, а так же не заставив стать слепым, я всё же растворился до момента, когда призвать меня готов он будет для прямой беседы и знакомства. И вот я тут, стою и наблюдаю, впитав в себя весь спектр человеческих эмоций. Моя эмпатия работает сполна, давая мне подсказки, позволяя мыслить немного наперёд того, кто просто не осмеливается задать вопросы разом все, вкушая истину по зёрнам в корне видя суть. И любопытство я его ещё сдержу, давая лишь ответ на то, что знать ему положено. Верить в ангелов и Отца нашего, не имея на то доказательств со стороны, не является признаком исключительности человека. Творение достаточно убедительно и чудесно, нет необходимости в дополнительных чудесах, чтобы поверить в наши способности и всеобъемлемость. Вера в Отца есть вера в справедливость. Без веры нельзя. Каждый верит хоть во что-то. Верит даже эгоист — в себя. И теперь необходимо было лишь время, когда охотник начнёт беспрекословно верить в существование высших сил, способных даровать ему не только жизнь, но и работёнку. И об этом Дин Винчестер обязательно узнает, я прослежу.

А кто ты ангел без плаща?

И сколько бы здесь братья не венчали человечество, творение Отца всемогущего, обычными, примитивными и до одурения грязными животными, простыми обезьянами, что дальше низменных потребностей своих взойти ведь не смогли, я всё равно не перестану удивляться светлости ума последних, их правильности взглядов в узости своих стремлений, мечт обычных, святых для каждого из нас. Охотник, что стоял передо мной, понятлив был и между тем ловил мои мотивы очень быстро, скрепляя для себя в особенный, ему понятный узел связи правды с делом. Ведь это я тогда с заправки и мотеля, решил побыть с ним рядом в облике своём исконно неземном. И прогадал немного, вложив надежды слишком много в то, чего отнюдь не может быть. Ведь Дин Винчестер грешник и с праведности светлого пути давно ушёл, умчался, шинами автомобильного средства гремя на штаты все, забыв про то, что есть все те, кому незрим наш лик и голос не возможен слуху. И если бы не польза для Небес, то вряд ли миссия моя вновь заключалась в этом - осаду Ада проводить не наблюдать с вершин за смертными, но раз приказ пришёл - исполнить мой удел. Но вот Винчестер... Забыл он так же то, что младший брат его охотник Сэм, всегда молился на ночь глядя ещё со времени далёкого, умчавшегося детства. Он руки складывал ладонь к ладони и свято верил в то, что глас его услышат и придут, помогут с шорохами в темноте ночной расправиться и страх исчезнет, растворится, даруя облегчение ребёнку. В то время Дин держал оружие в своих руках и ночь почти не спал, следя за младшим из своей немногочисленной, увы, семьи. И, может быть, в далёком уголке души, нашлось бы место этого спасённого из Ада на маленькую кроху верования, на то, что доказательств ведь не требует. На то, что есть лишь в сердце и что принять уметь надо за просто так, без выгоды себе и своей правды. Как у меня в самом центральном из орбит, пожалуй, заложено любить людей не так, как всем моим крылатым братьям. Ещё не понял этого я спело, всецело и до основания - отнюдь. Мне на Земле ведь просто так нельзя разгуливать, на то есть цикл человеческих созданий, отмеренный малейшим временным отрезком лет. По поручению спустился я сюда, готовя почву для того, чтобы сейчас стоять вот так вот рядом с праведником, который постепенно доходил до сути истинных проблем, вопросы превращая в те ответы, которые ему совсем уж чужды.
— Это мой просчёт. Некоторые люди - избранные, они могут узреть мой облик. Я думал - ты один из них, но ошибся. — для пояснений данному бойцу среди людей, не нужно подбирать слова мне более простые. Он сам столкнулся с проявлением меня без оболочки и уж на все возможные проценты, ему такое не пришлось по нраву. Такая неизвестность губит, влечёт отчаяние и страх, как несколько минут назад, когда в меня летели пули следом раз за разом, и острие клинка пронзало грудь так горячо уверовавшего в меня весселя. О нём, как можно кстати, заговорил Винчестер следом, как только мысли все его сошлись на том, что больше он не терпит крах моей открытой силы, не жмурится от звука во присутствии и выбитых стекольных рам не чувствует следов на коже. «Причём здесь специалист по удержанию у налогоплательщика и перечислению налогов в бюджет?» Охотник изъясняется словами не понятными сначала мне, приходится анализ изречения мне проводить почти спонтанно, основываясь на огромную авоську знаний, что вложена в меня была отнюдь и только с мира сотворения. И святость человека, учившегося следить за финансовым состоянием предприятия, отчитываться перед государственными органами и собственниками компании, организовывать работу с клиентами и партнёрами организации, вовремя и правильно оплачивать государственные налоги... никак не вязалась с тем, в какой телесной оболочке я прибыл сюда для беседы с тем, кого вытащил из лап множественной, мучительной вечности с проткнутым насквозь телом. Осматриваю я себя почти небрежно, ведь кровь осталась запечёнными крупицами лишь на отвороте тканевой плаща и в рваном пиджаке с рубашкой. Джимми не пострадал, ведь обещал ему всецело я защиту и уготовил то, что даром здесь зовётся. Он будет вечно жить пока я в нём, и всё мирское ему впредь не нужно. И кто-то был сказал, что он быть может обречён, но я смогу лишь здесь добавить - на рай он обречён посмертно, ведь он своё согласие мне дал.
— Это? Это... — я поправляю полы плаща, вновь поднимая взгляд на вопрошающего. —... лишь оболочка. Он - праведник, молившийся об этом. — и сразу добавляю то, что всё разложит по своим местам в сознании творца Отца: я не отношусь к адским тварям, к которым Дин меня, однако, сразу воспричислил, нарисовав ловушки по полу и солью всё везде обсыпав. Не призрак я, не гуль и не клыкастый оборотень. Я высшее создание Небес, которому потребовалось время для того, чтобы найти тот маленький, почти не видимый в кромешной тьме разврата и порока лучик света веры Джимми, что каждый день молился со своей семьей пред тем, как пищу вкусить во славу Господа и с пользой для себя. Я проверял его и говорил с ним, стремясь найти те самые мотивы, которые позволят мне стать с ним единым целым, забрав возможность мыслить здраво, целостно и совершенно свободолюбиво. Отчасти, этот ритуал мне чужд и, если выразиться можно так, противен. Творения Отца пришли на этот свет с возможностью выбора, с заложенным разумом и стилем жизни. Каждый из человечества волен выбирать кому молиться, кому верить и как вести свою судьбу до скончания лет. Но миссия, переданная мне свыше руководством, терпеть была не в силах. Мне нравилось следить невидимо за тем, как Новак обнимает дочь свою пред тем, как на покой уйти с женой в постель. Как держит за руки любимых каждый раз перед молитвой и как... Ему далось решение сполна о том, чтоб стать моим сосудом. И человечество ведь в этом уникально. Он с лёгкостью отрёкся от всего, что было дорого ему и так любимо. Он стал моим образом, предался высшей цели вместе со мной и не воспротивился, прекрасно понимая, что ждёт его не самая простая здесь дорога. Ведь я забрал у него всё, что было ему так любимо. Во смысл лишь того, чтобы направить Дина в нужном русле. Мне было всё равно, что станет с ним после того, как всё это закончится. Защиту близким я ему пообещал и всё сдержу сполна до тех пор, пока способен связь иметь с Небесным войском, пока кипит во мне святая благодать... Я всё смогу вести во славу Господа. И всё стерплю, ведь вера Дина шаткою была и слишком призрачной. Он видеть смог меня и объяснения по поводу такого свойства получил, но почему-то в мыслях, в сердце человека этого, я не почувствовал логичного спокойствия и облегчения. Он лишь сильней напрягся, может быть, вновь причисляя меня к нечисти искусной. Мне всё равно, пожалуй, кем в его лице я буду. Но суть его задания здесь на Земле подробно изложу. Отказ не принимается, таков его удел. Мне всё равно должно быть, но от того внутри как-то иначе. Я слишком долго изъясняю примитивное земному. И не пора ли перейти к вопросам насущным? Я щурюсь чуть и вновь молчу, терпеливо уповая на быстротечность мыслей в голове напротив.

Отредактировано Castiel (2020-04-13 16:25:52)